Катя - моя первая любовь (рассказ)

Время утекает совсем незаметно - сегодняшний день нанизывается вслед за вчерашним, как бусина на нитку, и, если не учитывать редкие значимые события, то всю жизнь можно представить как одну короткую линию, или, вспомнив уроки математики в школе, как отрезок.

Образ-то какой необыкновенный – «отрезок». Именно так мне и представляется жизнь – не что-то цельное, а обрубок чего-то, у которого нет ни начала, ни конца – одним словом «отрезок». Есть в этом какая-то бессмысленность и жуткая обреченность.

Особенно эта обреченность заметна, когда какая-либо важная и особенная веха в жизни, казалось бы канувшая навеки в небытие, вдруг появляется вновь, будто бы с мстительной целью продемонстрировать, что «важности» в ней нет ни на грош.

Я очень хорошо помню, как в нашем дворе установили качели. Мы тогда составили список очередности, чтобы никто не катался на качелях больше или меньше, чем другие. Пожалуй, это был единственный случай, когда все дети нашего двора стали вдруг самыми родными и близкими людьми на свете.

Когда, спустя лет пятнадцать, я случайно оказался в том самом дворе - возле ржавых кривых железных дуг, на которых когда-то висели волшебные качели, я впервые почувствовал разочарование взрослого человека. У меня забрали золото моих воспоминаний, а взамен подсунули медную полушку.

Иногда лучше не вытаскивать на свет старые дорогие тайны.

В нашем классе была одна девочка – Катя. Высокая, большеглазая, она была заветной мечтой всех наших мальчишек. Именно Кате доставалась большая часть нашего мальчишеского внимания. Именно у Кати мы старались списывать диктанты и контрольные, именно ее мы сторожили во дворе школы, чтобы «намылить» лицо первым снегом, именно Катю сильнее всего дергали за косички и грубее всего толкали на переменах, именно к ней мы ходили в гости за якобы забытым домашним заданием.

И Катя же первая открывала для нас желанную дверь в тайные покои любви. На ее старом облезлом диванчике, пока Катины родители были на работе, стали мужчинами все мои одноклассники, и, как выяснилось позже, многие другие мальчишки. Любовь Кати не знала никаких границ и запретов. И в ответ мы дарили ей самые дорогие вещи, которые только у нас были. Катя принимала эти дары с королевским достоинством, вне зависимости от того, каким был подарок.

И даже тогда, когда мы уже знали все, ничто в мире не могло посягнуть на идеал нашей любви. Катя всегда оставалась для нас священной иконой, богиней любви.

Что на этом грешном свете может быть прекраснее первой любви?

Когда мы еще ломали спины и разбивали головы в поисках собственного места в жизни, Катя уже зарабатывала неплохие деньги, сделав европейский ремонт в своей маленькой квартирке, и обеспечивая родительский стол и гардероб.

- Это – жизнь, - говорили мы – бывшие одноклассники, случайно встретившись в метро или на улице, печально качая головами, когда воспоминания, слегка коснувшись школьных годов, неизменно завершались мистическим заклинанием - «Катя» - и, в благодарность, прощали ее нынешнее ремесло.

Лишь время оказалось способно разрушить божественный идеал.

- Здравствуй, Данька.

Я пытливо всматривался в это такое знакомое, но такое чужое лицо, как будто передо мной была не она, а какая-то сложная логическая задача, от решения которой зависит как минимум жизнь.

- Не узнаешь? – спросила она, и ее губ чуть коснулась та самая улыбка, которая когда-то грезилась мне ночами.

- Здравствуй, Катя, - сказал я.

Ее лицо было багровым и опухшим, большие глаза утонули в темных глазницах. На ней была старая растянутая футболка, сквозь которую проступала не укрытая лифчиком вислая грудь. Слишком короткая и не менее старая юбочка еле-еле укрывала ноги в синих графиках ломаных вен.

Это была уже не богиня любви, я измученная пьянством кобыла.

- Презираешь? – сказала Катя, читая моих глазах приговор.

- Нет, что ты! – испуганно воскликнул я.

Но Катя лишь нетерпеливо рукой.

- Да ладно тебе, - сказала она, оборвав мои неуклюжие попытки оправдаться.

Катя склонила голову набок и вдруг в ней на мгновение проступила та самая Катя, которую я когда-то знал. Но тут же исчезла.

- Данька, дай денег.

Я излишне поспешно вытащил кошелек и, не глядя, достал несколько купюр.

- Не-ет, это много.

Она взяла из моих рук лишь одну купюру.

- А ты изменился, - вдруг сказала она, - стал представительным мужчиной.

- Спасибо, - машинально откликнулся я.

- Ну ладно, бывай, - она прошла мимо меня, так что мне невольно пришлось обернуться.

Пройдя пару шагов, Катя тоже обернулась.

- Если что – заходи, я расплачусь, - и рассмеялась, увидев, как я испуганно мотаю головой.

Она отвернулась и пошла дальше.

Я долго стоял, пытаясь стереть из памяти эту встречу. Но сквозь дорогие памятные воспоминания все ярче проступало багровое отекшее лицо, поникшие плечи, бледные ноги в синем корявом орнаменте вен.

Я чувствовал себя как солдат, после беспамятства обнаруживший, что ему отрезали ноги. Только мне вырезали что-то другое. То, что спрятано в самом надежном тайнике души.

Я был обворован. Но ужаснее всего было то, что грабители извлекли наружу все грязное белье, и теперь топчутся по нему ногами представители закона, те, которые должны защищать мои тайны от чужого вторжения.

Боги приносят людям дары. Но зачем они забирают их назад?

© Данил Черковский 

Сейчас в альманахе читают:

Лето и любовь (рассказ)

Плачь, плачущая, плачь… (рассказ)

Создатель, дай мне любовь! (легенда)